Вдохновение :-) Кимры
Форма входа
Четверг, 28.03.2024, 17:53
Приветствую Вас Гость
Главная | Регистрация | Вход
 "Талита куми" - Форум
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Модератор форума: alinakim  
Форум » Болталка » Театр » "Талита куми" (пьеса, которую никогда никто не поставит...)
"Талита куми"
alinakimДата: Пятница, 15.07.2011, 00:15 | Сообщение # 1
Отличник
Группа: Администраторы
Сообщений: 212
Статус: Offline
У меня давно лежала эта пьеса, написанная в молодости одним моим бывшим другом. В оригинале она насквозь фанатично-религиозная. Я подправила ее по своему усмотрению.

Действующие лица:

Хранительница
Петер (он же Вергилий)
Надя
Сольвейг
Анна
Фридерика
Аристократ Андрей
Эрос
Свита Хранительницы

Акт 1.

Под скромные и величественные трубы на сцену выходит Х р а н и т е л ь н и ц а. Поступь ее торжественна и черты лица благоговейны. Мантия ее пурпурного цвета. Хранительница зажигает храмовое пламя. После тишины первый звук рождается в воздухе – «Утро» Грига раскрывает нежные лепестки. Служение Солнца совершается с растущим, великим накалом, притом медленно зажигается свет, вначале сумрачный, и разгорается пламя в жаровне перед диском бронзового света.
С последней нотой огонь еще тлеет на алтаре. Ю н о ш а в темном плаще поднимается на первые ступеньки сцены.

Петер: Я рад видеть тебя, Хранительница.
(с достоинством кланяется ей)
Хранительница (лицо её осветляется удивительной улыбкой, в то время как она поворачивается к гостю): Это я рада видеть тебя, Петер! (Возвращает ему поклон)
Оба улыбаются друг другу.
Тихий, трепетный рокот барабанов из «Погребения Зигфрида».
Хранительница: Постой! Твое появление даже сейчас с открытым лицом небезопасно, дорогой друг. Ты должен надеть маску.
Петер: Маску?
Хранительница: Да. Возьми маску Поэта. (Протягивает ту, все действия совершаются в торжественной трепетности).
Петер (принимает маску): Почему такой высокий лоб у нее?
Хранительница: Потому что поэт знает больше всех.
Петер: Почему такие большие отверстия для глаз оставлены?
Хранительница: Потому что некоторые все же должны будут узнать тебя – как иначе, если не по глазам?
Петер: Спасибо, Хранительница. (Надевает маску и поднимается).
Барабаны затихают вдали.
Хранительница (улыбается вновь, теперь свободно и ласково): Добрый день, Вергилий.
Вергилий: Добрый день, Подруга. Мир только сотворен, не так ли?
Хранительница: Да, и люди счастливы.
Вергилий: Пока не выдумали себе своих несчастий.
Нежные флейты вдали.
Вергилий: Где твой народ, Подруга?
Хранительница: Вот уже первая…
На сцену выходит д е в у ш к а в венке. Х р а н и т е л ь н и ц а и В е р г и л и й радостно улыбаются.
Вергилий: Смогу ли я увидеть Сольвейг?
Хранительница: Да, уже скоро.
Надя (робко прерывает их): Доброе утро.
Х р а н и т е л ь н и ц а и В е р г и л и й чудно улыбаются, почти смеются друг другу.
Вергилий (с улыбкой): Доброе утро. Ты помнишь, Надя, как делала первую дудочку из тростника и училась играть на ней?
Надя (кивая, с тем же ответным светлым взглядом): И мы сидели на траве…
Опустившись в траву, Н а д я и В е р г и л и й берут свирели и начинают ласковую, как молодой ветер, песню. Выходят д е в у ш к и с прозрачными покрывалами и кружатся в медленном танце, невинно и волшебно. С последними звуками дуэта меж подружек появляется С о л ь в е й г. Она в венке несравненно более великолепном, чем у всех прочих, лицо ее лучится. Флейтисты поднимаются и отступают к прочей весенней свите.
Сольвейг (остановившись на краю сцены, звонко – ее глаза смотрят в небо, ее первые слова как первый удар колокола):

Сольвейг! Ты прибежала на лыжах ко мне,
Улыбнулась пришедшей весне!

Вергилий (оставаясь в глубине сцены, тихо):

Жил я в бедной и темной избушке моей
Много дней, меж камней, без огней.

Сольвейг:

Но веселый, зеленый твой глаз мне блеснул -
Я топор широко размахнул!

Вергилий (уже спускаясь, так же звонко и отчетливо, в такт шагам):

Я смеюсь и крушу вековую сосну,
Я встречаю невесту - весну!

Сольвейг:

Пусть над новой избой
Будет свод голубой -
Полно соснам скрывать синеву!

Это небо - твое!
Это небо - мое!
Пусть недаром я гордым слыву!

Вергилий:
Жил в лесу, как во сне,
Пел молитвы сосне,
Надо мной распростершей красу.

Сольвейг:

Ты пришла - и светло,
Зимний сон разнесло,
И весна загудела в лесу!

Вергилий:

Слышишь звонкий топор? Видишь радостный взор,
На тебя устремленный в упор?

Слышишь песню мою? Я крушу и пою
Про весеннюю Сольвейг мою!

Под моим топором, распевая хвалы,
Раскачнулись в лазури стволы!

Голос твой - он звончей песен старой сосны!
Сольвейг! Песня зеленой весны!

(закончив и переводя дыхание, остаются еще в минутной завороженности).

Воздушные скрипки.
В е р г и л и й тихо ступает к С о л ь в е й г. Она, заметив это, улыбается и протягивает ему руки. Медленно и долго они близятся друг к другу – уже руки должны встретиться в воздухе.
Хранительница: Стойте!
Скрипки смолкают. Далекий грозный удар валторн. В е р г и л и й оборачивается к Х р а н и т е л ь н и ц е.
Хранительница: Оставь ее: она решит сама.
Х р а н и т е л ь н и ц а делает знак рукой – все опускаются, кроме С о л ь в е й г. Х р а н и т е л ь н и ц а ступает к той – здесь и далее при каждом выходе В е р г и л и я неизменная, суровая музыка из «Погребения Зигфрида» - кладет ей руки на плечи. Хранительница (сокровенным голосом): Слушай внимательно, Сольвейг. Скоро должна буду покинуть вас.
Сольвейг: Хранительница, милая…
Хранительница: Сохрани от меня слово, Сольвейг. Ты свободна. Ты рождена быть свободной, и не может быть тебе беды, если только сама не забудешь об этом. Не допусти несправедливости рядом с собой. Не допусти грусти в сердце. Пуще всего не допусти фальши. Ты вольна делать, что хочешь, Сольвейг, но смотри: не увлекись своими играми. Мир принадлежит тебе, милый ребенок – сама охраняй свое счастье.
Сольвейг (взволнованно): Я запомню, Хранительница!
Х р а н и т е л ь н и ц а со светлою ласкою целует ее в лоб и величественно спускается под последние такты. Ее провожают неприкосновенным болтовне молчанием.

Акт 2.

Сольвейг (хлопая в ладоши): Подружки, подружки, давайте танцевать и петь! (бросается к фортепиано и бьет озорные аккорды).
П о д р у ж к и весело выпрыгивают и кружатся. Двое остаются, присев понаблюдать за игрой – шутливо встают в позы напротив друг друга (А н н а особенно хороша здесь, с врожденной итальянской кошачьей грацией, с почти шельмовским блеском молодых глаз), С о л ь в е й г аккомпанирует им. Дуэт. П о д р у ж к и убегают, смеясь и хлопая сами себе.
Вергилий (появляется и проходит сцену, не замедляя шага – голос его крепок, как у древнего пророка): Как немного нужно вам для счастья, милые создания! Но скоро наскучат вам ваши простые игры. Вот, смотрите: скоро захочется им одеваться в нарядные платья – ну да, весной ведь цветет каждая травинка, и любая глупая бабочка желает прихорошиться. Милые дети! Что-то будет, если волна унесет ваши блестящие ракушки?
Появляются вновь п о д р у ж к и, наполняя воздух веселым девичьим шумом и гамом – все в пышных платьях: С о л ь в е й г, А н н а, Н а д я, Ф р и д е р и к а.
Сольвейг: Ах, девушки, какая погода чудесная! (бежит первая к столику, ставит цветы в вазу и охорашивает их).
Садятся за чайный столик.
Анна (с комическим подражанием вытянув губы): Ух ты, золотце мое, так ей все и надо потрогать… Дай сюда (пытается отнять цветы и растрепать, Сольвейг защищает, Анна шаловливо бьет ее по рукам веером, визжат и хохочут).
Надя (мечтательно и почти грустно): Вы знаете, вчера ко мне прилетел жаворонок, сел на подоконник, окно было открыто, и начал петь песни – я думала, он останется у меня, а он – представляете! – повыдергал все цветы и улетел…
Анна (громко и насмешливо): Какое несча-астье!..
Вновь звонко смеются.
Фридерика (щуря глаза, обмахиваясь веером, несколько тягуче произнося гласные – на французский манер): А вы зна-аете, девушки, я недавно у Шопена выучила превосхо-одную штучку…
Сольвейг: Вальс?
Анна (с мальчишеским задором): Давай-давай! (бьет ладонями по столу)
Ф р и д е р и к а встает и идет к инструменту, шурша платьем. С о л ь в е й г бежит за ней – переворачивать листы. Ф р и д е р и к а играет Шопена – очаровательную, легкую, пустячную мазурку. Н а д я и А н н а притворно вальсируют друг с другом.
Сольвейг (по завершении глядя на них): Браво, браво! (Смеется)
Возвращаются к столику.
Фридерика (вновь щуря глаза): Да, что я хотела вам рассказать – вот!
Сольвейг (улыбчиво): Что?
Фридерика (тягуче, даже чуть манерно): Я хотела вам рассказать одну исто-орию… (мечтательно подпирает щеку рукой и блуждает мыслями в своей истории. Все притихают, желая слушать ее. Долгая пауза)
Тяжелые, жестокие шаги.
Вергилий: Сейчас нужно появление аристократа. Они вообразят себе, что кто-то может быть знатным, а кто-то – плебеем, и всерьез поверят, вот в чем беда! Их дети тоже захотят потом играть во взрослую жизнь и сами станут горевать зачем-то от своих написанных на бумажках правил. Милые друзья, кто же запретил вам рвать ваши бумажки!
Стук.
Фридерика: Войдите!
Появляется А р и с т о к р а т во фраке.
Аристократ (с легким поклоном): Мое приветствие…
Сольвейг (глядя на его фрак): Бог мой, Андрюшка! (Смеется и бьет в ладоши)
Анна (благосклонно): Андрей Дмитриевич сегодня во всем блеске.
Все смотрят на А р и с т о к р а т а с ласковым умилением.
Аристократ (снимая перчатки): Нет, право, мне даже как-то и неловко – я прямо и не ожидал, что вот в таком собрании…
Анна: А ну кончай копошиться! (Все смеются). Садись давай, вот сюда (двигаясь, освобождает ему место)
Фридерика (улыбаясь, с пародийной манерностью): Проходите, любезный. (Обмахивается веером). Comment sa va?
Сольвейг (спрятав щеки в ладони): Фридерика! (ошеломленно смеется) Это что ещё за французские штучки?
Аристократ (садится): Tres bien, mademoiselle, tres bien. (Искоса взглянув на Сольвейг, нежно) Ну как же, французские штучки – мы ведь все-таки в приличном обществе… (Разнежившись) Барышня, дайте веер. (Вслепую тянется за веером, Фридерика дает ему тот – обмахивается, прикрыв глаза, и тает на сиденье, как чеширский кот).
Пауза.
Анна: Так, гражданин!
А р и с т о к р а т поднимает глаза – все смотрят на него изумленно. Молчание разрешается веселым смехом – Дворянин сам смеется, стыдливо прикрывая глаза рукой.
Сольвейг: Андрюша, помнишь, ты нам хотел почитать?
Аристократ: Ах, да! (откидываясь вновь на спинку) Девушки, вы знали бы, какое чудесное у меня утром сегодня было настроение… - я (взволнованно вздыхает) проснулся, у меня был удивительный сон, я его записал – вы хотите послушать?
Все (вразнобой): Хотим, хотим!
Анна (с дурашливой нежностью): Вот вырастет наш Андрюша большой, станет писателем, будет толстый, как диван… (Завивает ему прядку на голове)
Аристократ: Гм…
Все смеются.
Фридерика (с благоволением): Читайте, Андрей Дмитриевич…
Аристократ: Да уж, позвольте… (Роется в бумагах. Все затихают). «Божественное. Стихотворение в прозе».
Д а м ы обмахиваются веерами.
Аристократ (читает с настоящим, светлым волнением):

«И видел я вещий сон.
Свет разрезал тьму и осветил Ее – ту, что не как все. Другая. Вещи растворились, остались только мы. Протянули друг другу руки и молвили, что Любим.
Прочел свой стих. Она засмеялась и легко завальсировала по комнате, превращая ее в летнюю поляну. Я не отпускал ее, я смотрел в ее небесные очи и, нарисовав мысленно, как кисточкой, цветок, поцеловал.
Все выше, выше и выше…
О поцелуй, о, объединение сердец!
Проснулся…»

Надя (шепчет): Замечательно…
Д е в у ш к и еще погружены в очарование стиха. Молчание.

Акт 3.

Вергилий: Теперь время появиться Эросу. Что думаешь ты, бесценный зритель, Эрос – это не пухлый младенец с крылышками. Мы обозначаем конкретную вещь этим словом, как физики обозначают вещи своими терминами. Эрос значит обольщение. Он появится сперва в виде молодого человека, очень тонкого, симпатичного – и все будет вначале безупречно, и ещё не будет никакого намека на всякую гадость – что вы, приятный, образованный юноша! Эти милые юноши всегда начинают славно. Впрочем, ты увидишь: мне надоела моя болтовня.
Появляется Э р о с.
Аристократ (громогласно): Господа!
Несколько изумленное молчание.
Аристократ: Позвольте представить вам: господин артист! Хлопаем, хлопаем! (Сам хлопает первый).
Все хлопают.
Эрос (с притворной стыдливостью – меж тем ему приятно): Ну что вы, что вы… Вот уж нежности… (раскланивается).
Аристократ (все так же): Дайте место господину артисту!
Находится ещё один стул. А р и с т о к р а т скромно уступает место в середине общества. Э р о с садится и оправляет ворот белоснежной рубашки. Все заинтригованы.
Фридерика: Простите, а вы по какой специальности артист?
Эрос: Милая девушка! (Смотрит ей в глаза проникновенно). По специальности бывают сантехники, а у меня – призвание.
Фридерика: Ах! простите… (краснеет, опускает голову).
Сольвейг: Фридерика, чуднáя!.. (в изумлении бьет ее ладонь своей, смеется). Живо оборачивается к Эросу) Простите, вы играете на инструменте?
Эрос: Да.
Сольвейг: Да?
Эрос: Да. (Смотрит теперь ей в глаза и по-особенному улыбается).
Сольвейг: А какой?
Эрос: Гитара.
Анна (выпаливает восторженно): Гитара?! (Вскакивает с места) А ну, давай, подлец! Щас тебе будет гитара… (Возвращается с гитарой).
Эрос (берет инструмент, возведя глаза к небу, мечтательно и насмешливо-цинично): Понимаете ли, я услышал тут мнение, что я, оказывается, подлец, а потому возникает вопрос, сумеет ли такой подлец, как я…
Д е в у ш к и хором шумят.
Сольвейг (почти огорченно): Ребята, ну что это такое, ну!..
Анна (азартно): Сумеет, сумеет!
С о л ь в е й г хохочет. Все тоже смеются.
Эрос: Ну, как знаете… (пожимает плечами, берет гитару. Все затихает).
Э р о с берет первые аккорды – и поет вдаль-устремленно, и хоть чуть изнеженно, но со странною, нежною тоской.
Эрос:

Вы стояли в театре,
В углу,
За кулисами,
А за вами, словами звеня,
Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
Потихоньку
Руга-али меня.
Кто-то злобно шипел:
«Молодой,
Да удаленький!
Вот кто за нос умеет водить».
И тогда вы сказали: «Послушайте, маленький,
Можно мне вас
Тихо-онько
Любить…»

Отдыхая, он на миг кладет руку поверх грифа. Н а д я, все время наблюдавшая его с чудным участием, невольно кладет свою руку поверх его. Тот, как вздрогнув, ловит ее взгляд – и теперь поет только для нее, не отводя взора, лучась редким обаянием – та не в силах отвести глаз, как зачарованная.

Эрос:

Вот окончен концерт...
Помню степь
Белоснежную,
На вокзале ваш мягкий поклон.
В этот вечер вы были особенно нежною,
Как лампадка
У ста-арых икон.
А потом города,
Степь, дороги,
Проталинки…
Я забыл то, чего не хотел бы забыть,
И осталась лишь фраза:
«Послушайте, маленький,
Можно мне вас
Тихо-онько
Любить…»

Все хлопают. Н а д я берет руку Э р о с а и в порыве слезной нежности несет к своему лбу. Все смотрят на нее с недоумением.
Анна (коротко ударив в ладоши): Придумала! (Вскакивает с места). Давайте сделаем так, будто у нас две парочки! – вот, смотрите…
Сольвейг (оторопело): Аня, господь с тобой, что за идеи…
Анна: Я итальянка, милая моя, а не какая-нибудь русская Аня! Вот смотрите (выходит вперед), с одной стороны у нас будет…
Эрос (поспешно и насмешливо встает и раскланивается, чтобы снова сесть): Господин артист.
Анна: Да, господин артист и Надя (соединяет их руки).
Э р о с смотрит лукаво на новую спутницу, Н а д я медленно и неудержимо расцветает и краснеет, отводит глаза.
Анна: А с другой стороны – аристократ и донна Анна! Андрей Дмитриевич, будешь моим кавалером?
Аристократ (сановно): Всенепременно (крутит ус).
Фридерика (тонко щурясь, кокетливо): Ох-ох-ох, вы посмотрите…А если у меня тоже, так сказать, есть намерения? (Щурится в сторону Аристократа).
Сольвейг: Ну-ну, вы еще подеритесь! (Смеется по-детски простодушно). Бог мой, зачем все это?
Анна: А как же, интересно! Андрей Дмитриевич? (Протягивает руку. Тот встает).
Под плавного Генделя общество вельможными шагами попарно покидает собрание – Н а д я идет со своим кавалером как по шаткому мостику. Ф р и д е р и к а замыкает шествие, обмахиваясь веером. С о л ь в е й г одна выбегает прежде всех, не соблюдая ранга.

Акт 4.

Вергилий: В них проснулось влечение. Теперь дело пойдет скоро. Им покажется, что ничего нет дороже их драгоценных пустячных забот и их драгоценного личика. Вот в чем беда: они не смогут теперь часто бывать одни. У них не останется времени думать. Когда дьявол решил лишить человека покоя – он выдумал зеркало. (Достает зеркало из-за пазухи).
Легкие, стремительные, кокетливые завитки моцартовской увертюры. Вбегают А н н а и Н а д я.
Анна: Вот, садись. (Вытряхивает из сумочки всевсяческую косметику, открывает пудреницу, разглаживает Наде кожу на лице – движения ее уверенны и проворны).
Надя: Честное слово, Аня, может быть…
Анна: Молчи! (Быстро пудрит ее). Будешь у меня конфеткой. (Отступив на шаг и оглядывая дело рук своих, причмокивает от удовольствия). Сахарная девочка! губки, губки…
Надя: Аня, Аня, подожди…
Анна (грубовато): Цыц! партия знает, что делает… На вот, любуйся (сует ей зеркальце и в это время докрашивает губы).
Надя (с дрожащей улыбкой): Аня?.. Аня?..
Анна (встав у нее за спиной и тоже с любопытством глядясь в зеркало): Ну?
Надя: Мне кажется, я похожа на… (хочет то ли засмеяться, то ли заплакать).
Анна: Ты! Да ты вообще золото, ух ты, ненаглядная моя, так сейчас всю и затискаю… (обнимает ее со спины)
Надя: Нет, правда, Аня… (оборачиваясь к ней, затаенно) Я правда… (стыдливо) хороша?
Анна (уперев кулак в бок, уверенно) Ну, ещё бы. Куколка, просто куколка, тебе говорят.
Смотрят друг на друга – А н н а растягивается в безудержной улыбке.
(громко) Ну все, мне поря – чао! (убегает, посылая воздушный поцелуй).
Н а д я остается перед зеркалом, робко трогая кожу руками. Встает и идет, как машинально, говорит почти в забытьи.
Надя: Я хороша, я хороша… (повторяет по слогам легковесное звонкое слово, играя как мячиком) Ку-кол-ка, ку-кол-ка… (Рассмеявшись и ударив каблучком – тут же краснеет и закусывает губу) Фу, какая глупость! (Убегает).

Акт 5.

Яркий свет.
Вергилий: Смейтесь, пойте, скрипки! Звените, литавры! Мы будем веселиться сегодня, мы все позабудем для нашего шампанского и мороженого, для наших вальсов и блестящего паркета! Ликуйте, гремите, музыканты! Мы продадим три поместных деревеньки, но у нас будут самые роскошные бальные платья! Наш дом сияет огнями и бокалы будут звенеть всю ночь напролет, пусть голодное отребье мерзнет у входа, пусть девочка сапожника смотрит, зачарованная, на наши окна, но мы будем веселиться, шумите, скрипки!
Звонкотрубный, великолепный Гайдн.
П а р ы выходят с двух сторон неспешным, надменным шагом. Э р о с одет эффектно, пожалуй, слишком вызывающе для благородной залы; Н а д я, как и была, неброско; она испугана. Другая пара хранит облик позапрошлого века: А р и с т о к р а т чопорен до невозможности. Пары сходятся. А н н а и А р и с т о к р а т: глубокий, почти насмешливый поклон. Н а д я: робкий книксен.
Аристократ: Добрый вечер, любезные. Позвольте вас спросить: вы всегда так тщательно выбираете свои наряды?
Эрос (вскинув брови, засовывая руку в брючный карман): Добрый вечер, драгоценные. Позвольте-ка вас спросить: вы ещё не задохнулись там в ваших воротничках?
Аристократ (веселясь): А вы, простите, кушаете, по всей видимости, лаптем-с? (Кланяется, как шарнирный болванчик).
Эрос (веселясь): Да, простите, а вы, по всей видимости, родились в галстуке и стрижете его, как ногти, а иногда обгрызаете. Несварения желудка у вас от этого не бывает? (Кланяется так же).
Аристократ (высокомерно): Ну я бы помолчал, что касается вашего галстука – до свидания, милый мой.
Эрос: Всего хорошего.
Расходятся.
Аристократ (вполголоса): Несносные, вызывающие люди!
Анна (фыркая): Ну, еще бы!
Эрос: Ах ты, старая чванливая калоша!

Акт 6.

Вергилий: Между тем кто-то должен быть беден. Четырнадцатилетние девушки будут двенадцать часов толкать вагонетку в угольных шахтах. А после они пойдут в пивную со своим милым – после целого дня в шахте вам не захочется Шопена! Образованные дамочки на это зажимают носик и говорят о «грубости низшего сословия». Но они тоже правы: в пивной девушки становятся девками, и никто не знает, чтобы когда было иначе.
Приглушенный свет. Выходят Ф р и д е р и к а и С о л ь в е й г. Обе идут медленно и задумчиво, С о л ь в е й г обрывает лепестки у цветка. Ф р и д е р и к а садится за инструмент и берет аккорды в рассеянности, затем начинает играть прелюдию Шопена.
Сольвейг (вертя оставшийся стебелек в руках, за чайным столиком): Ты знаешь, Фридерика, мне очень, очень грустно. Я не знаю, почему мне так грустно.
Ф р и д е р и к а играет.
Сольвейг (жалобно): Я не знаю, Фридерика! Раньше все было так хорошо, так славно, а теперь – вот уж будто что-то не то… Тебе ли не кажется?
Ф р и д е р и к а играет.
Сольвейг: А помнишь, подружка, как мы с тобой играли? А теперь вот даже…
Прелюдия пронизывает воздух грустью.
Сольвейг (оживляясь, открывает книгу): Слушай, Фридерика… хочешь, я тебе почитаю сказку? Вот слушай: Ганс Христиан Андерсен, «Девочка со спичками».

«Как холодно было в этот вечер! Шел снег, и сумерки сгущались. А вечер был последний в году - канун Нового года. В эту холодную и темную пору по улицам брела маленькая нищая девочка с непокрытой головой и босая. Правда, из дому она вышла обутая, но много ли было проку в огромных старых туфлях? Туфли эти прежде носила ее мать - вот какие они были большие,- и девочка потеряла их сегодня, когда бросилась бежать через дорогу, испугавшись двух карет, которые мчались во весь опор. Одной туфли она так и не нашла, другую утащил какой-то мальчишка, заявив, что из нее выйдет отличная люлька для его будущих ребят.
Вот девочка и брела теперь босиком, и ножки ее покраснели и посинели от холода. В кармане ее старенького передника лежало несколько пачек серных спичек, и одну пачку она держала в руке. За весь этот день она не продала ни одной спички, и ей не подали ни гроша. Она брела голодная и продрогшая и так измучилась, бедняжка!
Снежинки садились на ее длинные белокурые локоны, красиво рассыпавшиеся по плечам, но она, право же, и не подозревала о том, что они красивы. Изо всех окон лился свет, на улице вкусно пахло жареным гусем - ведь был канун Нового года. Вот о чем она думала!
Наконец девочка нашла уголок за выступом дома. Тут она села и съежилась, поджав под себя ножки. Но ей стало еще холоднее, а вернуться домой она не смела: ей ведь не удалось продать ни одной спички, она не выручила ни гроша, а она знала, что за это отец прибьет ее; к тому же, думала она, дома тоже холодно; они живут на чердаке, где гуляет ветер, хотя самые большие щели в стенах и заткнуты соломой и тряпками…»
Ф р и д е р и к а, уже и раньше оглядывавшаяся, оборачивается к ней вся и слушает внимательно.
Сольвейг: «…Ручонки ее совсем закоченели. Ах, как бы их согрел огонек маленькой спички! Если бы только она посмела вытащить спичку, чиркнуть ею о стену и погреть пальцы! Девочка робко вытянула одну спичку и... чирк! Как спичка вспыхнула, как ярко она загорелась! Девочка прикрыла ее рукой, и спичка стала гореть ровным светлым пламенем, точно крохотная свечечка.
Удивительная свечка! Девочке почудилось, будто она сидит перед большой железной печью с блестящими медными шариками и заслонками. Как славно пылает в ней огонь, каким теплом от него веет! Но что это? Девочка протянула ноги к огню, чтобы погреть их, - и вдруг... пламя погасло, печка исчезла, а в руке у девочки осталась обгорелая спичка.
Она чиркнула еще одной спичкой, спичка загорелась, засветилась, и когда ее отблеск упал на стену, стена стала прозрачной, как кисея. Девочка увидела перед собой комнату, а в ней стол, покрытый белоснежной скатертью и уставленный дорогим фарфором; на столе, распространяя чудесный аромат, стояло блюдо с жареным гусем, начиненным черносливом и яблоками! И всего чудеснее было то, что гусь вдруг спрыгнул со стола и, как был, с вилкой и ножом в спине, вперевалку заковылял по полу. Он шел прямо к бедной девочке, но... спичка погасла, и перед бедняжкой снова встала непроницаемая, холодная, сырая стена.
Девочка зажгла еще одну спичку. Теперь она сидела перед роскошной рождественской елкой. Эта елка была гораздо выше и наряднее той, которую девочка увидела в сочельник, подойдя к дому одного богатого купца и заглянув в окно. Тысячи свечей горели на ее зеленых ветках, а разноцветные картинки, какими украшают витрины магазинов, смотрели на девочку. Малютка протянула к ним руки, но... спичка погасла. Огоньки стали уходить все выше и выше и вскоре превратились в ясные звездочки. Одна из них покатилась по небу, оставив за собой длинный огненный след.
"Кто-то умер", - подумала девочка, потому что ее недавно умершая старая бабушка, которая одна во всем мире любила ее, не раз говорила ей: "Когда падет звездочка, чья-то душа отлетает к богу".
Девочка снова чиркнула о стену спичкой и, когда все вокруг осветилось, увидела в этом сиянии свою старенькую бабушку, такую тихую и просветленную, такую добрую и ласковую.
- Бабушка, - воскликнула девочка, - возьми, возьми меня к себе! Я знаю, что ты уйдешь, когда погаснет спичка, исчезнешь, как теплая печка, как вкусный жареный гусь и чудесная большая елка!
И она торопливо чиркнула всеми спичками, оставшимися в пачке, - вот как ей хотелось удержать бабушку! И спички вспыхнули так ослепительно, что стало светлее, чем днем. Бабушка при жизни никогда не была такой красивой, такой величавой. Она взяла девочку на руки, и, озаренные светом и радостью, обе они вознеслись высоко-высоко - туда, где нет ни голода, ни холода, ни страха, - они вознеслись к богу.
Морозным утром за выступом дома нашли девочку: на щечках ее играл румянец, на губах - улыбка, но она была мертва; она замерзла в последний вечер старого года. Новогоднее солнце осветило мертвое тельце девочки со спичками; она сожгла почти целую пачку.
- Девочка хотела погреться, - говорили люди. И никто не знал, какие чудеса она видела, среди какой красоты ...» (не в силах больше сдерживать слез, закрывает лицо руками).
Ф р и д е р и к а вскакивает и бежит к ней, смятенно шепчет что-то, глупые, детские, нежные слова, берет ее руки и гладит, обнимает и гладит по волосам. Обе затихают.
А н н а появляется на сцене и бойко идет мимо.
Сольвейг (вскинув голову): Аня!
Та останавливается.
Сольвейг (удивительно задушевно): Аннушка, помолись за нас всех, хорошо?
Пауза.
Анна (изумленно ведет плечами): Хорошо.
Сольвейг (расцветает): Ну, вот и чудесно.
Подружки встают, Ф р и д е р и к а возвращается к инструменту, С о л ь в е й г подходит к А н н е и доверительно берет ее ладони.
Сольвейг: Ну вот – ты честно-честно обещаешь?
Анна (улыбается, умиляясь; пародийно вытягивает губки): Да, милый ребенок.
Сольвейг: Ну, вот и замечательно! (отпускает ее руку, медленно идет прочь с ещё хранимой светлой улыбкой) Только бы все было хорошо. Только бы все было хорошо…
Свет гаснет вовсе. А н н а зажигает свечи в подсвечнике, расправляет молельную подушечку на полу, опускается на колени. Закрывает глаза, открывает их вновь и поет «Ave Maria» - невидимая Ф р и д е р и к а аккомпанирует ей. На последние слова молитвы В е р г и л и й медленно поднимается на сцену. А н н а встает, отряхивает подушечку, торопливо уходит.
Вергилий:

Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.

Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.

И голос был сладок, и луч был тонок,
(С гневным, горящим нажимом)
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,- плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
 
alinakimДата: Пятница, 15.07.2011, 00:15 | Сообщение # 2
Отличник
Группа: Администраторы
Сообщений: 212
Статус: Offline
Акт 7.

Сумрачный свет загорается.
Вергилий: Между тем Средневековье настало. Славное, веселое время! Ради смеха тогда очень многие ели из одной посуды с собаками. Честному народу периодически устраивались факелы – вот была потеха для всего города! В 1600-м они сожгли Джордано. Та площадь называлась площадь Цветов…
Тяжелый, густой орган вдали. Появляется вприпрыжку Э р о с, за ним А н н а.
Эрос: Хо-хо, я феодал! (Падает на стул и с шельмовской радостью потирает руки) Я феодал!
Анна (с презрительным прищуром): Давай-ка мы тебя принарядим. (Напяливает ему рыцарский берет). Снимай пиджак (дает ему вместо пиджака стеганый жилет средневекового покроя, обкладывает вокруг плеч рыцарскую мантилью, надевает золотой медальон на шею).
Эрос: Хо-хо, хо-хо… А что, Анна (дерзко задирает к ней подбородок), я принц?
Анна (надменно): Ты сумасшедший.
Эрос (оглушительно хлопая в ладоши и растирая их с той же звериной радостью): Хо-хо, я сумасшедший принц! (Качается на стуле и горланит) И каждый ехал на осле, и каждый ехал на осле…
Анна: Возьми свой картонный меч, дурачок (дает ему большой картонный меч, уходит).
Эрос (взяв меч и дирижируя им, продолжает горланить и раскачиваться): И каждый ехал на осле, и каждый ехал на осле… (сжимает губы и угрюмо стискивает меч между колен).
Из глубины сцены появляется Н а д я, жалкая и трогательная в своем макияже.
Надя:
Мой принц,
Как поживали вы все эти дни?
Эрос:
Благодарю вас: чудно, чудно, чудно.
Надя:
Принц, у меня от вас подарки есть;
Я вам давно их возвратить хотела;
Примите их, я вас прошу.
Эрос:
Я? Нет.
Я не дарил вам ничего.
Надя:
Нет, принц мой, вы дарили; и слова,
Дышавшие так сладко, что вдвойне
Был ценен дар – их аромат исчез.
Возьмите же; подарок нам не мил,
Когда разлюбит тот, кто подарил.
Вот, принц.
Эрос: Ха-ха! Вы – порядочная девушка?
Надя: Мой принц?
Эрос: Вы красивы?
Надя: Что Ваше Высочество хочет этим сказать?
Эрос: То, что если вы порядочная девушка, да еще и красивы, вашей порядочности нельзя допускать собеседований с вашей красотой.
Надя: Почему, мой принц?
Эрос: Потому что красота скорее обратит порядочность в шлюху, чем порядочность сделает из той что-нибудь достойное. Я тебя любил когда-то.
Надя: Да, мой принц, и я имела право в это верить.
Эрос (цинично возвышает голос): Напрасно ты мне верила: сколько ни прививай к тебе порядочность, старое все равно вылезет наружу. Я не любил тебя.
Надя: Тем больше я была обманута.
Эрос: Иди в монастырь – к чему плодить грешников? Сам я скорее честен, и все же мог бы обвинить себя в таких вещах, что лучше бы не родила меня на свет мать родная: я горд, заносчив и эгоистичен, как павлин; у меня не хватает мыслей представить всю ту дрянь, которую я мог бы совершить. Все мы отпетые плуты; никому из нас не верь. Иди в монастырь. Где ваш отец?
Надя: Дома, принц.
Эрос: Пусть за ним запирают двери, чтобы он разыгрывал дурака только у себя. Прощайте. (Встает и медленно, как в раздумье, идет прочь).
Надя: Боженька, помоги ему…
Эрос: Если ты выйдешь замуж, вот какое проклятье я тебе дам в приданое: будь ты чиста, как снег, о тебе все равно будут чесать языки. Уходи в монастырь; прощай. Или, если уж непременно хочешь замуж, выходи замуж за дурака, потому что умные люди хорошо знают, каких идиотов вы из них делаете. Прощай.
Н а д я складывает руки на груди и горько закусывает губу.
Эрос (оборачивается вновь, идет к ней, яростно): Слышал я и про ваше малевание, вполне достаточно; бог дал вам одно лицо, а вы себе делаете другое; вы приплясываете, вы припрыгиваете и щебечете, и даете прозвища божьим созданиям, и хотите, чтобы ваше беспутство принимали за невинность. (Страшно) В монастырь! (Ухватив меч за лезвие, замахивается на нее рукояткой; Надя, всхлипнув, съеживается) В монастырь! (Идет к ней, она убегает, как побитая собачонка, Эрос возвращается на свое место. Сидит с бесконечно кривым лицом). Какая кислятина, бог мой… Вот уж правда: легче вены вскрыть. (Достает ножик, начинает играть им) Вот прав был старина Гамлет: одним разом: чик! – и готово. (Мысль начинает забавлять его: он закатывает рукав и заставляет лезвие пробегать над венами вверх и вниз) Чик – и готово. Чик – и готово…
Медленно выходит А н н а в черной шали. Смотрит на него и усмехается.
Анна: Что, тряпка?
Эрос (бесконечно жалобно): Друг мой, мне скучно!..
Анна: Возьми себя в руки, и чем резать себе вены, пойдем лучше прирежем старого Дункана.
Эрос (брезгливо): Что такое? Дункана? На кой он мне сдался?
Анна (выходит перед ним и пристально смотрит в глаза): Нет, я говорю тебе серьезно.
Долгая пауза.
Эрос (оторопело): Господь с тобой, Анна, что за мысли, не собираюсь я никого резать…
Анна (надменнейше): Ты, феодал! Какие земли у тебя во владении?
Эрос (в сторону, кисло): Гламис.
Анна (страшным, тихим, манящим голосом): И К авдор.
Э р о с вновь смотрит ей в глаза – жуть повисает в воздухе.
Анна: А будет - вся Англия.
Пауза.
Быстрые пальцы бегут по мануалу органа.
Эрос (шепотом): Иди ко мне.
А н н а медленно близится и заходит ему за спину.
Гигантские, жуткие аккорды вздымаются в темный купол.
Эрос: Хо-хо! (Запрокинувшись назад, хватает ее в грубой ласке, дышит сладострастно, тяжко). Ну что, старая кляча, пойдем ломать своего Шекспира! (Резко встает) Лишь сыновей рожай мне! (Быстро идет прочь, лаская пальцами лезвие меча).
Анна (спеша за ним): Лезвие потом оботри!

Акт 8.

Вергилий: Войска собираются на войну. Убивают теперь конвейерным способом. Еще пока есть утешение: мундиры их, согласитесь, очень красивы. Мальчики любят военные игрушки. Офицер сотворит любую подлость за свои блестящие железки, которые он называет орденами и званиями. Вот их сапоги! Я остаюсь: я должен наблюдать.
Грохот сапог и барабаны.
Стремительно выходит А р и с т о к р а т в военном мундире, за ним семенит Ф р и д е р и к а.
Аристократ: Нет, каков наглец! Каков нахал! Мне дерзить! Мальчишка! (Взволнованно ходит взад-вперед).
Ф р и д е р и к а раскладывает на столе бумаги.
Аристократ (отрывисто): Десятый полк уже погрузился?
Фридерика (тонким голосом): Нет еще. Ваша Светлость?
Аристократ (себе, сквозь зубы): Да чтэ такое, да чтэ такое…
Фридерика: Ваша Светлость?
Аристократ: Да.
Фридерика: Местное население жалуется: расквартированные солдаты – они… (краснеет).
Аристократ (требовательно): Что-такое-говори!
Фридерика: Они – другими словами, они бесчестят девушек, Ваша Светлость.
Аристократ (застывает ненадолго, изумленно и надменно): Милая моя! Пора бы уж привыкнуть, а не алеть, как маков цвет. Солдат – он и есть солдат. А что до этих девок…
Фридерика: Девушек.
Аристократ (распаляясь): Нет, вы видали? (Кричит) Какое их собачье дело, кто там с кем валяется! У меня в батальоне солдат зубами держал знамя, зу-ба-ми! ему руки оторвало… (Задыхается) А их, видите ли…
П о с е л я н к а пугливо пытается пробежать мимо с корзинкой.
Аристократ (заметив): Стой! (зловеще) Это значит, тебя здесь бесчестят?
Пауза.
Надя (обмерев и теребя передник, лепечет): Господин капитан, господин капитан…
Аристократ: Молчать, дура! Я командующий армией, чтоб тебе было известно! Пошла вон, девка! (Надя отступает, улыбась заискивающе и слезно, убегает. Ей в спину, хлестко) Девка!
Вергилий: Спаситель сказал: проститутки быстрее войдут в рай, чем вы, порядочные люди с вашей нарумяненной добродетелью.
Аристократ (взрывается): Па-пра-шу меня не учить! (Безумными шагами идет к Вергилию напрямик, хватает его за грудки) Ты кто такой?! Ты что делаешь в штабном расположении?!
Пауза.
В е р г и л и й идет прочь, не говоря ни слова. А р и с т о к р а т шагает взад-вперед.
Аристократ (холодно): «Приказ»
Ф р и д е р и к а торопливо обмакивает перо.
Аристократ (впечатывает с наслаждением каждый шаг): «Ввиду имеющего место быть морального разложения армии, а также в силу необходимости военного времени приказываю: все женское население в возрасте от… (думает) четырнадцати до двадцати лет направить на ткацкие мануфактуры с целью обеспечения нужд действующей армии. Рабочий день определить пятнадцатью часами. Действителен со дня опубликования. Точка». Пишите, душенька, пишите
Ф р и д е р и к а торопливо дописывает. А р и с т о к р а т ходит, лицо его просветляется.
Аристократ (крещендо): Всех их туда, всех их туда. (С нажимом) всех их туда, пока руки не онемеют. Нет, каково придумано!
Ф р и д е р и к а протягивает ему перо. А р и с т о к р а т расплывается в широчайшей улыбке; склонившись, подмахивает подпись. Выпрямляется, гвардейски крутит ус.
Аристократ (глянув на Фридерику, хлопает с размаху ладонью по столику, кричит радостно): Вот увидите, милочка, в учебники истории войдет! (Поспешно уходит; секретарь, собирая бумаги, бежит за ним, вдали – затихающие солдатские крики).

Акт 9.

В е р г и л и й поднимается на сцену.
Сольвейг (появившаяся в глубине сцены, робко): Милый друг!
В е р г и л и й застывает.
Сольвейг (подходит чуть ближе, тревожно и доверчиво): Милый друг, я тебя не знаю, но мне совсем больше не с кем говорить! (Делает еще порывистый шаг к нему и боится идти дальше, молчит).
Пауза.
Сольвейг (почти слезно): Милый, милый друг, мне очень холодно. Я не знаю, что со мной творится, но никто не слышит меня, и мне очень, очень холодно! Ты понимаешь меня?
В е р г и л и й медленно кивает. С о л ь в е й г делает еще шажок.
Сольвейг: Ты поэт? (улыбаясь) Ты… ты помнишь Блока?
Вергилий: У Блока много стихов.
Сольвейг: Да – ты помнишь… ты помнишь вот это?..
Пауза.
Сольвейг (читает с нежным, ранящим выражением):

Милый друг, и в этом тихом доме
Лихорадка бьет меня.
Не найти мне места в тихом доме
Возле мирного огня!

В е р г и л и й, обернувшийся, с бесконечной жалостью берет ее руку. Внезапный и жуткий вой альта. С о л ь в е й г, отпрянув в испуге бежит в дальнее кресло и, забравшись с ногами, как ребенок, следит за выходящими.
Голос (низкий и околдованный):

Голоса поют, взвывает вьюга,

Д в о е выходят в черных покрывалах, очками слепцов закрыты их глаза. О Н А (А н н а) бежит вперед и опускается на колено, завернувшись в мантилью, следя за Н И М - О Н (Э р о с) идет вперед ровным шагом и читает мертвенно, но в очаровании иной, жуткой властью.

ОН:

Страшен мне уют...
Даже за плечом твоим, подруга,
Чьи-то очи стерегут!

Теперь О Н падает на колено - Т А, напротив, поднимается и медленно шествует к нему - Т О Т читает с нарастающим страшным рокотом в голосе.

За твоими тихими плечами
Слышу трепет крыл...

О Н А приблизилась и покрыла его плечи мантильей.
ОН (выпрямляется, безумно):

Бьет в меня светящими очами
Ангел бури – Азраил!

Удар колокола и холодные завывания альта.
ОНА (отступая): Хорошо. Читай мне еще. Я люблю такого Блока.
О Н кивает, заставляя скрипки умолкнуть. Молчание. О Н занимает место в кресле – движения полны демонического величия. «Остров мертвых», тихий еще, всплывает вдали. О Н читает, раскачиваясь мерно – глаз его, стянутых ворожбой, не видно, и вновь в мертвенном и очарованном голосе растет страшный рокот. О Н А ходит, ступая за его креслом, по-пантерьи, на носках, неслышно и верно.
ОН:

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине!

«Остров мертвых» торжествует.
ОН (снимая очки – глаза горят тигриной опьяненностью): Давайте пить! (Хлопает в ладоши)
Все падает во мрак на короткое мгновение. Топот ног. Древний алтарь жарко вспыхивает, но теперь свет его багров и неровен.
Эрос: Ха-ха! (Склонившись, режет хлеб и колбасу, приплясывает под растущего и жуткого Стравинского. Хлопает вновь в ладоши и гигантскими прыжками скачет вокруг стола, мантия его развевается. С кавказским веселым акцентом) Выпалним абизательства партии, таварыщи! Нарежымся в стельку! (Хлопнувшись на свое место, ухарски разливает пиво. Горланит)

Не пей вина, Гертруда,
Пьянство не красит дам!
Нажрешься в хлам, и станет противно
Соратникам и друзьям…

Эй вы, там! Музыку давайте! Эй ты, девка! (ловит пробегающую Надю за талию, указывает ей другой стул). Играй нам. (Надя играет на флейте, Эрос пьет, смачно закусывает и крякает. Хлопнув кружку о стол) Еще музыку!
Разнузданные сельские скрипки вторят где-то в углу, мешаясь со Стравинским – жуткий союз! Э р о с длинным ножом управляется с закуской.
А-а-а, вот и аристократия к нам пожаловала! Проходи, дрянь, всем место будет! Пей! (Императивно сует ему полную кружку; уже чуть хмелея) За здоровье фюрера!
Вергилий: Сольвейг умерла.
Эрос (раскачиваясь, напевает): Я простой немецкий малый, я простой немецкий малый… Эй вы, там, девок нам сюда! (Сажает себе на колени Анну) Что вы киснете, балбесы? Петь давайте! (Поет, раскачиваясь)

Раз крыса в погребе жила,
Все ела жир да сало!
Как доктор Лютер, завела
Брюшко и бед не знала…

А р и с т о к р а т подхватывает крепким басом.

Эрос, Аристократ:

Но повар яду ей подлил,
И крысе белый свет постыл…

Вергилий (громким голосом): Что вы, не слышали? – Сольвейг умерла!
Долгая тишина.
Свет.
Э р о с смущенно спускает с колен А н н у, все в растерянности.
Вергилий (гулко и жестоко раздаются его шаги среди замерших): Кончайте ваши жестокие забавы! Снимайте костюмы! Сольвейг умерла. (Идет к ее креслу – Сольвейг лежит, трогательно положив ладошки под щеку – кажется, она спит только. Вергилий замирает у ее кресла стражем и смотрит на всех прочих. Каждый стыдливо снимает свой костюм, все остаются в обыкновенной одежде).
Ф р и д е р и к а задумчиво начинает 4-ю прелюдию Шопена.
Эрос (сорвавшись с места): Я знаю! (Подбегает, бросается рядом на колени) Я знаю, я оживлю! (Отнимает ее руку и покрывает поцелуями) Сольвейг, Сольвейг, милая, любимая, проснись, милая… (Бросает ее руку, плачет бурно, горько, тут же, стоя на коленях, утыкаясь лбом в ножку кресла).
Долгое молчание. Ф р и д е р и к а играет Шопена.
Аристократ (скривившись, как от зубной боли): Господи, да уберите вашего Шопена, слушать тошно!
Ф р и д е р и к а замолкает. Тишина. Первые удары вагнеровского «Погребения Зигфрида».

Акт 10.

Х р а н и т е л ь н и ц а величественно поднимается на сцену.
Вергилий (громко и беспощадно): Хранительница! Мы не сохранили твоего слова! Мы не уберегли Сольвейг!
Х р а н и т е л ь н и ц а близится к нему и встает по другую сторону кресла.
Эрос (поднимая к ним лицо): Что нам делать, Хранительница?
Хранительница: Ваша воля решать.
Аристократ: Мы можем спасти ее?
Вся музыка затихает.
Хранительница (пожимая плечами): Попробуйте. Я не могу сказать результат.
Идет в середину сцены, делает жест – Н а д я приносит ей корзину.
Хранительница: Возьмите свечи.
Каждый молчаливо подходит к ней и каждому она дает тонкую церковную свечку.
Хранительница: Раздайте свечи в зале.
Надя: Если их не возьмут?
Хранительница: Просто пронесите корзины по рядам. Кто захочет, тот возьмет.
Аристократ: Если их никто не возьмет?
Хранительница: Это не ваша забота.
Н а д я, А р и с т о к р а т, Э р о с, А н н а, Ф р и д е р и к а проносят по рядам корзины со свечами и спичками. Вагнер.
Все возвращаются.
Хранительница: Только те могут что-то сделать, кто готов стоять до конца. Зажгите свечи и просто желайте ее оживления.
Х р а н и т е л ь н и ц а спускается со сцены. Свет гаснет. Звучит литургия Иоанна Златоуста. Долгое, долгое молчание.
Анна (поднимается на ноги, хрипло): Я не могу: у меня затекли колени (гасит свою свечу и уходит).
Литургия.
Эрос: Все бесполезно (гасит свою свечу и уходит).
Литургия.
Аристократ: Чертова работенка… (гасит свою свечу и уходит).
Литургия.
Ф р и д е р и к а безмолвно гасит свою свечу и уходит.
Литургия затихает уже.
Надя (коленопреклоненная, быстрым летящим бессвязным шепотом – ее огонек трепещет пойманной бабочкой): Девушка, встань, встань, девушка…Милая, милая, проснись, разбудись, миленькая…(с подступающими слезами) Бог мой, боже, боже, боженька…
Вергилий (он стоит рядом): Ты знаешь, что значит «тáлита кýми»?
Надя: Нет. На каком это языке?
Вергилий: На древнееврейском. Это значит то, что ты сейчас говорила: встань, девушка.
Надя (потерянно): На древнееврейском?
Вергилий: Две тысячи лет назад их говорил Тот, Кто жил в Палестине, и они помогали тогда. Но нужно, чтобы человек сказал их. Скажи ты.
Надя (робко): Талита куми… Ой! (ее огонек, неосторожно обереженный, гаснет. Совершенная тьма) Ну вот… (всхлипнув, убегает).
Вергилий (тихо, себе): Как же так? (Приблизившись вплотную к Сольвейг, хрипло) Талита куми. Талита куми. Сольвейг! Талита куми!!!
Ничего не происходит.
Вергилий (страшно, задушенно): Нет… Нет! (Совершив усилие над собой, бросается на колени перед креслом. Кричит, сотрясаясь всем телом) ТАЛИТА КУМИ!!!
Ничего.
Вергилий: Боже, какой я дурак. (срывает маску, хочет отшвырнуть, но, передумав, тихо кладет ее к ногам девушки). Прости меня, Сольвейг…
Ложится у подножия кресла, затихает.
Все погружается во тьму.
Яркий свет.
Сольвейг (еще не открывая глаз): Кто звал меня? (открыв глаза) Петер!
Нежные скрипки григовского «Утра».
Петер: Кто звал меня?
Сольвейг: Я звала тебя.
Петер (открывает глаза): Милая! (она берет его за руку) Как долго я искал тебя! В утлой норвержской избушке, в городской холодной каменной каморке, в залах с блестящим паркетом…
Сольвейг: Знаю, знаю, милый!
Петер: Солнце восходит… Милая, скажи, почему я проснулся?
Сольвейг: Потому что тьма не схватила света.
Петер: Если же будет совсем темно?
Сольвейг: Свету не бывает препятствий, и любой его лучик разрезает тьму вмиг.
Петер (протягивая руку и касаясь знакомых черт): Могу ли я снова потерять тебя?
Сольвейг: Да, ты можешь снова забыть обо мне, но этому нет значения, потому что ты всегда останешься моим любимым. (Поднимаются, заключают друг друга в объятия). Здравствуй, Петер!
Скрипки торжествуют.
Занавес.
 
GalaktikaДата: Пятница, 15.07.2011, 08:51 | Сообщение # 3
Подающий надежды
Группа: Администраторы
Сообщений: 281
Статус: Offline
мр) интересно)
а у мена тоже есть, только сказка)
потом выложу)


 
GalaktikaДата: Пятница, 15.07.2011, 16:31 | Сообщение # 4
Подающий надежды
Группа: Администраторы
Сообщений: 281
Статус: Offline
Вера в чудеса
Вот. только сырое и недоработанное))


 
alinakimДата: Четверг, 21.07.2011, 00:34 | Сообщение # 5
Отличник
Группа: Администраторы
Сообщений: 212
Статус: Offline
Это у тебя собственная инициатива или по заказу "Варианта"? Может, Борисовне и "Талита куми" предложить?
 
alinakimДата: Четверг, 21.07.2011, 00:36 | Сообщение # 6
Отличник
Группа: Администраторы
Сообщений: 212
Статус: Offline
Вообще, и "Вариантцев" хотелось бы видеть на форуме. Поэты и актеры могут и должны сотрудничать! Вот если б еще сами захотели... angel
 
GalaktikaДата: Четверг, 21.07.2011, 13:59 | Сообщение # 7
Подающий надежды
Группа: Администраторы
Сообщений: 281
Статус: Offline
мечты, мечты))))
А адрес дать недолго.
Сказка написана была до моего появления в театре) Борисовна ее не видела


 
alinakimДата: Четверг, 21.07.2011, 14:02 | Сообщение # 8
Отличник
Группа: Администраторы
Сообщений: 212
Статус: Offline
Давай обе напечатаем и принесем book book
 
Форум » Болталка » Театр » "Талита куми" (пьеса, которую никогда никто не поставит...)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:


Copyright MyCorp © 2024
Сделать бесплатный сайт с uCoz